Тимур Раджабов
* * *
А.Ф.
Снеговерть! Снеговей! Пятый день полыхает зима –
то послушница в белом – метелица, божья невеста
разыгралась, да так, что не стало ни оста, ни веста –
на три тысячи вёрст снеговая одна кутерьма.
то послушница в белом – метелица, божья невеста
разыгралась, да так, что не стало ни оста, ни веста –
на три тысячи вёрст снеговая одна кутерьма.
Мне приснился июль, бирюзовая лампа небес
на отрогах, с которых речушки слетаются в стаю,
в неземной глубине невесомые трели витают,
и к земному легко навсегда потерять интерес.
на отрогах, с которых речушки слетаются в стаю,
в неземной глубине невесомые трели витают,
и к земному легко навсегда потерять интерес.
Не рисуй тишину – неуместна её красота:
здесь молчать не спешат, а возможно, уже опоздали,
и гремит полонез башмаков и багровых сандалий –
Карфаген опустел, но осада ещё не снята.
здесь молчать не спешат, а возможно, уже опоздали,
и гремит полонез башмаков и багровых сандалий –
Карфаген опустел, но осада ещё не снята.
Я ещё разглядел в неразгаданной дрёме своей
неприкаянный штиль, над которым хихикает чайка –
одиночества нимфа, морского раздолья хозяйка,
королева на час устремившихся прочь кораблей…
неприкаянный штиль, над которым хихикает чайка –
одиночества нимфа, морского раздолья хозяйка,
королева на час устремившихся прочь кораблей…
Это марево сна ледяному под стать хрусталю,
этот пёстрый Эдем – не чета босоногому раю,
но из тысячи снов я тебя навсегда выбираю,
среди тысячи грёз лишь тебя, дорогая, люблю.
этот пёстрый Эдем – не чета босоногому раю,
но из тысячи снов я тебя навсегда выбираю,
среди тысячи грёз лишь тебя, дорогая, люблю.
