14.11.2015

Тимур Раджабов

ПИСЬМО В БУДУЩЕЕ

Я улыбаюсь в далёком где-то –
веке ракет, а для вас – телег.
Что там у вечности под корсетом,
года трёхтысячного человек?

Мне тридцать пять. Горизонт – старение:
скоро и мой посветлеет кров.
Можно летать, растеряв оперение,
лишь с неприветливых стенок в ров.

Старость – девица-ремикс на выданье.
С «уровнем высшим» заподлицо,
сколько людей щеголяют гнидами,
лишь бы своё сохранить лицо.

Я закрываю глаза свои карие
и представляю тридцатый век:
в прошлом остался духовный кариес
и чувствоплюйство людей-калек.

Правда – не парна копытным слухам,
осень седая – итогам лет.
Хватит под старость святого духу
честно признаться, что бога нет

там, где державят гламур и ботокс,
девы равняются на чувих.
Больно – это когда жестоко
больно, что боли огонь затих.

Жестикулируя этой эклектикой
там, где своими словами – пшик,
напоминаю себе эпилептика,
вдруг проглотившего слог души.

Я расскажу лишь Пина Коладе о
том, что столичный пустынник скис,
только услышать своё же радио –
то же, что резать себя в куски.

Неомываемым зурбаганом
пристань глухая в «немытой» стране,
только молчание барабана
не говорит о любви и не...

Где не поют, а молчат красиво
(солнцу не жарко, ночам – темно)
аккузативом и аблативом
номинативно трещит кино.

Мелочных днишек крупа темнеет –
смежных цариц-королев этикет:
тысячи правд здесь одна «вернее» –
вся голяком, голова – в платке.

Ты не уснул там, листая нюни?
Я поднимаю здесь третий тост,
чтоб сорок первые ваши июни
не превращали любовь в блокпост.

Хочешь – копайся в суглинке книжном:
был такой древний аул Москва,
был интернет, и в угаре винном
дым сигарет проникал в слова.

Корреспондент этой грустной песни,
автор безумный, – не я, а жизнь...
Ты там не кисни, дружище, если
и для тебя белый свет закис,

если не синь под бровями росья,
если не золото на голове.
Это не к богу с таким вопросом,
с этой гранатой – в другую дверь –

в мегапровинцию, в дымный гарлем,
в громкого пастбища глухомань.
Чарли упал – очень больно Чарли –
в смехе кричат ему: «Ванька, встань!».

Хочется выйти из всех составов:
клубов элитных, экспресса лет.
Истина – там, где вина – отрава,
там, где вина и в помине нет.

Стрелки часов продолжают виться...
Кто их поймёт, эти все века:
тридцать секунд и столетий тридцать –
всё одинаково засекать.

Падать на каменную подстилку –
дольно. Чем выше – тем больше доль.
Время нанижет судьбу на вилку
и перемелет годами боль,

выплюнет в очередную яму:
ползай – летай – улыбайся - в путь.
Вечность потрогать нельзя руками,
можно лишь нужное подчеркнуть.